Мне надо понять, что творится с Европой, чтобы потом спокойно доживать свой век в Конде.
Мариуш Вильк Писатель, мыслитель, человек мира. Уехал из Польши в США, а потом в Россию. Живет в старинном доме в заброшенной деревне Конда Бережная в Карелии на берегу Онежского озера. Этот мир Вильк называет Зазеркальем и противопоставляет его жизни медийной, несвободной от форматов и мнений, ломающих естественный ритм человека. |
Арриво: Здравствуйте Мариуш! Собирался зимовать на юге, но обстоятельства вернули меня на север, в Финляндию. Где вы проводите эту зиму? Обозначим точки на карте. Получится беседа двух странников.
Мариуш: Эту зиму мы проводим в Неаполе, на юге Италии, но не уверен, что можно назвать то, что здесь в январе – зимой. Мягкий переход с длинного, бархатного сезона в нашу весну. Сейчас апельсины на балконе зреют.
Вы живете на Русском Севере больше двадцати лет. Остались ли на карте ваших путешествий не закрашенные места? Планируете ли новые маршруты?
Осталось море – неисчерпаемое… Север пройти нельзя! Мы на севере застряли навсегда и, если даже время от времени приземляемся на юге, все равно возвращаемся на север.
Для меня север – это, прежде всего, глубина, а вглубь лучше всматриваться – по опыту знаю – на одном месте. У меня на севере есть Конда Бережная, это мое Зазеркалье. Начало моей сказки про север.
Многие слышали про Карелию, Соловки, Кольский полуостров, но еще не успели побывать. Где, по-вашему, душа севера? Куда бы вы отправились в первую очередь?
Знаешь, каждый сам должен выбрать место для первого путешествия по северу. Если подсказывать кому-то, можно человека поранить. Помню, как однажды посоветовал друзьям из Польши начать изучать север с Карнасурта (перевал Ворона) в Ловозерских тундрах и обойти вокруг Озера Духов (по-саамски: Сейдъяввр) с одной ночевкой. Прошло уже три года, а они до сих пор об этом ни словом не обмолвились, полный молчок. Поэтому не знаю, хороший это был совет или нет. Но я знакомство с севером начал бы именно с Сейдъяввра.
Известно, что Сейдъяввр – место сокральное. Многие полагают, что именно здесь был центр Гипербореи. Верите в то, что на севере был свой очаг цивилизации, как в Египте или Китае?
Нет, я бы сказал по-другому: север – не очаг цивилизации, а выход на другую сторону зеркала.
Север – это начало пути в потусторонний мир.
Звучит, прямо скажем, не очень радостно. Хорошо, север – это еще и родина сказок, и если так, то какая это сказка: добрая, злая, чего в ней больше? Что за зеркалом этим?
Почему – не очень радостно? Потусторонний мир, мне кажется, не менее интересный, чем мир с другой стороны зеркала – этот мир. Как раз сейчас об этом пишу. Давай отложим этот вопрос до выхода следующей книги.
Еще вы любите повторять, что север – это не место, а состояние ума. Чем северный образ мыслей отличается от остальных?
Нет северного образа мыслей, потому что северный ум есть пустота – без мыслей. Такой ум был у Александра Сергеевича Пушкина. Пустота, которую постоянно нужно наполнять. То дневником, то стихом, то письмом…
Интересно, что вы Пушкина привели в пример. Стихи он писал хорошо, легко, красиво. Но его ведь не считают мыслителем. Достоевского – да, Толстого, даже Чехова… Почему Пушкин?
Быть мыслителем и считаться мыслителем – две разные вещи. Для меня Пушкин был мыслителем не в стихах и прозе, а только в быту.
Александр Сергеевич – философ жизни, ее практик, но не теоретик. Ибо философствовать можно на бумаге, писать систему, правила, определения и рассуждения, а можно практикой заниматься, все равно – поэзия это, или Иисусова молитва.
Важна долгая и ежедневная практика, школа присутствия в настоящем. Пушкин был настоящий в каждом часе, в каждой минуте жизни, и поэтому мы читаем его стихи и прозу как его Житие.
Интервью мы обычно начинаем с блиц-опроса. Но я его специально пропустил. Вместо этого: с чем у вас ассоциируется каждая из сторон света?
Север – старость и возвращение домой. Юг – молодость и начало пути. Запад – зрелость – тропа. Восток – детство, родной дом.
У французского писателя Мишеля Турнье была фраза: «Историю придумал дьявол. А географию бог». Согласны с ним?
Пространство – это настоящее, время – человеческая выдумка. Но даже как выдумка, история – вещь интересная. Особенно сейчас я это понимаю – в Неаполе, где много истории.
Неаполь вырос из греческого города Партенопа в начале восьмого века до нашей эры. Потом последовательно сюда вторглись сарацины, норманны, германцы и чернокожие янки. Не удивительно, что здесь смешались люди разных культур с разных концов света.
Мне надо понять, что творится с Европой, чтобы потом спокойно доживать свой век в Конде. Хочу еще дочке показать кусок мира, остатки Европы, чтобы потом сама решала, где ей жить.
Мариуш, а вам не кажется, что Европа… она как была, так и будет. Здания не рухнут еще тысячу лет. И людей не убавится, ну разве это будут не европейцы, а эмигранты из других стран. А в вашей деревне Конде, в Карелии и на севере в целом, с каждым годом людей все меньше остается, никто туда не едет, деревни пустеют, здания гниют… Как считаете, нет ли противоречия в ваших словах?
Иван, ты говоришь «Европа», и… знаешь, о чем говоришь, что имеешь ввиду. А я не знаю. Потому и приехал в Неаполь. Здесь и пытаюсь понять, что такое Европа.
Конда – это не Европа, Конда – это я.
Тогда вернемся в Конду. Вспомнил советскую книгу – «Труд писателя». Она о том, чем замысел отличается от идеи, сюжет от фабулы… но я буквально спрошу: трудно ли быть писателем?
Сложно сказать, ибо я не писатель, а человек, который топчет свою тропу. Я оставляю только следы в словах, как отпечатки пальцев.
Все ваши книги написаны в форме дневника, хотя издатели не жалуют эту форму повествования. Могли бы вы писать романы, если бы издатель сказал, что дневники не продаются. Особенно в начале, когда у вас еще не было известного имени, и вы только прокладывали путь в литературе?
Мы с издателем знакомы много лет. Вера Хофман-Михальская – крестная моей дочери.
Иван, это не так просто, как тебе кажется. Мой дневник – и есть роман, если взять для примера Стендаля или Гомбровича. Жанр моего дневника – это тот же самый путь.
Какую из шести ваших книг посоветуете прочитать первой тем, кто из этого интервью узнал о Мариуше Вильке?
Можно начать с начала, то есть с «Волчьего блокнота», а можно с конца, с «Дома бродяги», которая по-русски вышла как «Дом странствий», хотя должна была быть издана под оригинальным названием. Сейчас эта книга выходит по-французски.
А когда ждать следующей, о Польше? И только ли о Польше она будет?
Я пока не собираюсь писать о Польше. Может быть, когда-нибудь в автобиографии вернусь.
Вы часто цитируете других авторов. Книги каких путешественников стоят в вашей библиотеке?
Николя Бувье, Брюс Чатвин, Патрик Ли Фермор, Томас Мертон и еще пара имен неизвестных в России.
Я о том и говорю: молодежь зачитывается Керуаком и никого больше не знает. Читали ли вы кого-нибудь из битников? Как к ним относитесь?
Да, читал Керуака и Гинсберга, слушал Дилана и Моррисона, медитировал, курил траву. Но все это осталось в прошлом веке. Сегодня мы уже во втором десятке двадцать первого века. Пора кончать.
Какой могла бы быть идеальная книга о путешествии? Кто подошел к ней ближе всего? Говорят, Чатвин с его «Патагонией».
Опять, это дело вкуса. Для меня ближе всего подошел Николя Бувье в «Употребление мира» («L’Usage du monde», Nicolas Bouvier). Из русских писателей, прежде всего, «Каспийская книга» Василия Голованова. Вот, это шедевры путевой прозы.
Вас называют писателем (оно и понятно), путешественником и реже – философом. Мне кажется, не все читатели разглядели в вас философа. Всё о политике, да о политике… Вам от этого не обидно?
Нет, наоборот. Я рад, что могу скрыться. Как Эпикур.
Тропа – ключевое понятие в вашем творчестве. Но тропа ведь не одна – их много, тропинок, будь то в лесу или в горах. Как среди всех троп выбрать правильную и не потеряться?
Найти свой ритм… Знаю, это самое сложное, но без собственного ритма ты никогда никуда не дойдешь, именно в тропинках – и пропадешь.
Ритм – это, прежде всего, чувствовать свое сердце. Любовь.
Ум-разум, получается, не нужно слушать? Только сердце? А звуки окружающей природы?
Их тоже сердцем слышно, если любишь природу. В Ловозерских тундрах ЖПС (GPS – прим. Арриво, игра слов Мариуша) может сломаться, но ветер никогда не подведет, если ты его понимаешь. Но как понять ветер? Только сердцем…
Вы известный противник городов, избегаете мобильных телефонов, и называете жизнь в Заонежье – Зазеркальем. Вам не кажется, что вы живете в воображаемом, а не реальном мире, пропускаете что-то значимое?
Нет, не кажется. Мы с семьей уже второй год зимуем в Неаполе. Ты дошел до «Дома бродяги», а я совсем в другом месте, на противоположном, так сказать, полюсе.
Я люблю Неаполь не меньше, чем Конду, но только иначе. Ибо дневник – это жанр, в котором можно менять не только мнение, но и взгляд на мир.
Иногда полезно менять углы зрения на свет. Если долго смотреть с одного места, глаза испортишь и совсем перестанешь видеть, либо увидишь только то, что показывают масс-медиа.
Значит, в городах все-таки есть что-то, за что их можно любить? А деревню, наоборот – недолюбливать.
Примеры можно найти. Только зачем?
Хорошо, спрошу немного иначе: почему вы уже второй раз приехали в Неаполь? Чем именно, помимо картин в музеях, вам близок этот город?
Ба, я об этом книгу пишу сейчас. Хочешь, чтобы я об этом в одном ответе рассказал? Я уже четвертый раз в Неаполе, а если точнее, то живу здесь уже полтора года с короткими выездами в Россию и Польшу. Но основное время здесь. Почему? Уже сказал, что этот город – начало Европы, той Европы, которая мне интересна и которую хочу показать дочери, пока она – Европа, не исчезнет.
Суть не в картинах и миражах. Уже Павел Муратов писал, что Неаполь поражает искусством жизни на улице, никакой музей не сравнится. В Неаполе чувствуется genious loci (гений, душа места), как в никаком другом европейском городе. Ну и наконец решения Ангелы Меркель и нынешняя ситуация с беженцами. Неаполь уже давно в этой ситуации находится. Здесь ярко видно начало конца Европы. Моей, родной Европы.
А Конда Бережная – по-прежнему нежилая? В одной из последних книг вы писали, что крыша протекает, и соседи разъехались?
Крышу починил. Это было в книге «Путем дикого гуся».
Дом и свобода – синонимы?
Для меня – да.
«Дом странствий» – заключительная книга в цикле о севере. Хотел спросить: нет ли здесь противоречия?
В оригинальном название «Дом бродяги» – еще больше противоречий, на первый взгляд. Нужно сначала определиться с тем, что такое «дом». Вот задача этого куска тропы.
При этом с издателем в России вы долго решали, как назвать книгу: «Дом бродяги» или «Дом странника». Выбрали третий вариант. Чем странник отличается от бродяги?
Это был один из этапов борьбы за название. В итоге русские читают «Дом странствий», а французы будут читать «Дом бродяги» («Le Maison du vagabond»).
Упрощая – бродяга ищет бога, а странника бог находит, но это очень грубое упрощение. Странник может все-таки дойти до монастыря, который ему подойдет, а бродяга должен построить келью сам и жить в уединение. В итоге, можно сказать, что бродяга – это тот, кто идет сознательно к смерти, чтобы пройти на другую сторону, a странник – тот, кто верит, что его избавят от смерти.
В русском языке бродяга – это человек без определенного места жительства и трудовых доходов. У слова крайне негативный смысл. Отсюда можно понять вашего издателя. Но в Царском России было по-другому: «Бродяга – всякий, кто не может или отказывается определить свое состояние и звание». Место жительства и доходы не играли такой роли. Вы можете определить свое состояние и звание?
Зачем? Для меня – наоборот, чем меньше состояний и званий, тем лучше. А серьезно – скажу, что путь бродяги (я называю его «тропой») – это и есть практика раздевания себя в дороге со всех этих состояний и званий.
Бродяга – это тот, кто стремится по пути снять с себя все. До гола.
Спасибо Мариуш. И последний вопрос: «Дом странствий» вы посвятили дочери Марте, и говорите, что у детей есть чему поучиться. Чему вы у нее учитесь?
По-русски – вниманию, а по-польски – uwagi. Быть на чеку.
А если однажды, когда она вырастет, соберется одна в тундру, как вы. Отпустите?
С начала сам с ней пойду, в Ловозерские тундры над Сейдъяввром. Но потом пусть сама ходит.
Автор интервью:
Благодарим Ирину Кравцову, главного редактора «
Фото на обложке:
Мариуш попросил не публиковать его фотографий (для обложки фото потребовалось), но в качестве портрета предложил картину «
Иллюстрации:
Комментарии