Я всегда думала, что киты и дельфины знают больше, чем мы.
Арриво: Знаешь, что я думаю? Главное в путешествиях – это крутые ботинки. Расскажи о своих.
Ханна: Блин, мне кажется, про мои ботинки знают все. Это реликвия, что-то почти живое, к чему прикипел, прирос. Хочется взять их с собой в следующее путешествие.
На самом деле, это дешманские ботинки из «Бершки», купленные в Москве за 999 рублей. Вселенная уже тогда знала, что в них я прокачу по всему миру. А я нет. В них я покинула Москву, проехала долгожданную Африку и увидела китов на Аляске.
У ботинок пятки стоптались, подошва разломилась пополам и дырок столько, что каждый подвозивший меня в Америке первым делом предлагал купить новые.
Есть песня, с которой я начинаю каждую поездку. Включаю ее ровно в тот момент, когда поезд или автобус трогается, а потом слушаю на репите еще пару раз. Ты проделываешь подобные фокусы с музыкой?
Определенного трека нет. Но есть те, которые возвращают меня обратно. Вместе с музыкой я слышу гул самолета, стук колес, голоса американских дальнобойщиков, самурая из Африки, вижу океан, чувствую страны. Стоит только закрыть глаза.
Но. Есть особенный – Ziggy Marley, Beach In Hawaii. Не буду рассказывать, что я вижу, когда слышу его.
Ты заметила, что именно в 2013 году все куда-то сорвались: Рома Свечников, вы с Никитой, я сам бродил по Альпам… Что такого случилось в этот год? Кто первым все это запустил?
Да, согласна, 2013 год – знаменательный. Но он в другом знаменательный. Не в этот год все куда-то сорвались, а звезды сошлись так, что это вышло за пределы узкого круга путешественников.
Понимаешь, и раньше было много таких: Кротов, Шанин, вся АВП (Академия Вольных Путешественников – прим. Арриво). И до этого я читала блоги, чьи авторы сорвались и отправились в дорогу: без денег, с ограниченным бюджетом, любыми путями.
А в 2013 году несколько творческих чуваков, обладающих своей харизмой, вывели это на новый уровень. Запустили в массы. Пусть с ошибками, с жесткими историями, но собственным путем. Путешествия вышли на новый виток развития и никакое телевидение с его пропагандой – «Смотрите, что бывает, если сделаете, как Никита с Ханной» – не остановит это развитие. Процесс запущен.
Господи, если ты есть, благослови всех людей, которые вырвались из системы. Как же я люблю этих психов, романтиков, нелегалов. Всех, кто хоть каким-то образом оказался вне рамок и границ. Всех, кто устал, но продолжает стоять на своем. Всех, кто испытал боль и продолжает идти дальше. Береги их. Они самые настоящие люди на свете.
А еще Крис («В диких условиях»). Чем людей так трогает его история?
Хочется сказать: тем, что он умер. Но история Криса неоднозначна. Когда я ехала по Аляске, многие американцы говорили, что не любят его, считают глупым, а историю – неудивительной. Потому что так и должно было случится.
Крис Маккэндлесс был максималистом и романтиком, понимаешь? Такие люди не могут по-другому.
Я люблю Криса. Мне нравится его история, и я верю в то, что он планировал вернуться, что он все осознал, если судить по последним дневниковым записям. Такой путь не остается бесследным. Считаю Криса смелым человеком, хоть и не прошла его путь – не была у автобуса. Но отдаю ему честь.
Чтобы у нас получилось крутое интервью, я должен задавать провокационные вопросы. Ваша встреча с Максимом Заселяном – это не рекламный трюк? Иногда создается такое впечатление.
Нет. Мы далеки от рекламных трюков. Все, что произошло с Goodbye Normals – это реальная история. И что случилось с Nuisididoma – тоже. И там, и там – случайности. Если в них верить.
Заселян сидел в Харькове, мучился без путешествий, собирался на Кипр. А я в это время уже ехала автостопом по зимней Америке. Мы стали переписываться, а потом – в скайпе. Он получил американскую визу и прилетел.
Таким людям, как Заселян, не трудно взять и перевернуть все с ног на голову, изменить планы и на следующий день быть уже в Нью-Йорке. Вот и вся история. Он со мной пережил очень странный период моей жизни. И я ему за это благодарна.
Свое путешествие он назвал «Приключения бомжа в Штатах». Как бы ты назвала свое?
Да также. Потому что это и был бомж-трип. Многие тогда писали: «Все. Ханна скатилась. Это ужас. Как девушка может так жить». Но мы оба знали, что это путь, который надо пройти. А дальше будет по-другому. Ни я, ни Заселян не хотим закончить жизнь путешественниками-бомжами. Пока ты молод – можешь себе позволить. Тебе все простительно. В 40 лет я такого не хочу.
Мы действительно ели из мусорок, спали на улице, воровали одежду из «Волмарта» (самая крупная сеть супермаркетов в США – прим. Арриво). Я бы не стала за это судить.
Мы много километров шли по Калифорнии. Было жарко, как в пустыне. Воды не было. Когда мы пришли на заправку, там не оказалось фонтанчика с водой. Зато на мусорном баке стоял полный стакан ледяного чая. Я сняла крышку со стакана и начала жадно пить, не задумывалась над тем, чей это стакан. Вышел мужик и с улыбкой на лице произнес: «Леди, вы пьете мой чай». Мне было стыдно. После этого я стала думать о том, что надо заканчивать с бомж-трипами.
Каково это – жить на улице: передвигаться на попутках, есть еду из мусорных баков, спать в Макдональдсе?
Привыкаешь. Все становится просто. Как обычная жизнь. Ты точно также со временем узнаешь, где помыться и повкуснее поесть. Еда в таком путешествии, блин, очень большая радость.
Понимаешь, что так жить можно. Выбор за тобой. Сейчас я думаю, это было весело. Но больше такого не хочу. Дело в том, что ты полностью зависишь от людей. Это тяжело. Многие хотят помочь, и многое дают, некоторые даже слишком. Но ты ничего не можешь дать в ответ. С этим приходится мириться. Ты пуст. Только свои истории. И все.
Простой вопрос, волнующий всех бродяг на дороге: автостоп в Америке жив или мертв?
Еще как жив. Он не идеальный. Можно и сутки проторчать на трассе. Но он есть. Кроме того, и старые хиппи, и джипси, и те самые скул-басы.
Я прошвырнулась по парковке, по заправке – нифига. Зафигачила табличку на лоб. Нифига. А ну, пофиг на всех этих копов – пойду на дорогу. Через две минуты подкатывает чувак. – Тебе куда? – Мне в Вашингтон («Давай, бери меня», – думаю я). – Садись. Я живу в Вашингтоне. Чувак – черный. А все америкосы говорили мне: «Не садись к мексикосам, не садись к черным». Мне пофигу: я верю всем подряд. Я замерзла. Снег-дождь. Мне надо ехать. Я уже увидела Балтимор, я хочу гнать в Вашингтон.
В чем секрет общения с американскими дальнобойщиками?
Да, как и со всеми людьми, которые подбирают тебя на улице. Американские дальнобойщики колоритные, конечно, но те еще добряки. Кажется, мы ими пропитались, пока катили до Западного побережья.
Ты веришь в то, что люди с других планет живут на нашей. Это как в фильме «Люди в черном»?
Скорее, как в «Планете Ка-Пэкс». Есть люди, которых встречаешь – и жизнь переворачивается. Начинается новый отсчет, до и после встречи с ними. Они нечастые гости. После них остается странно-фантастическое чувство: «Они, что, правда живут на этой планете?» И буря эмоций внутри. А потом – спокойствие и счастье от того, что вот он, еще один в твоей жизни. И все они уходят.
Кейдж. Ирландец. И тут – искра в голове. Следующие сутки я не отходила от него. В смысле, я безумно люблю смотреть на людей, которые привлекают меня своим поведением. Готова не отходить от них ни на шаг, чтобы пропитаться их эмоциями, жизнью, почувствовать то, что чувствуют они. Мне нравится грусть в их глазах. В Кейдже какая-то была тоска. Он все время мерз, кашлял и плевался табаком. Было ощущение, будто его хорошенько отхерачили вчера, и позавчера, и вообще все 25 лет его жизни.
Я почему спросил: равнодушие, пожалуй – самое противное чувство. Перечитал твой рассказ про Стаса, который пригласил вас в палатку, и вы спали втроем прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Как называется это чувство?
Я не знаю, как называется это чувство. Стас встретил нас в макдональдсе у Гранд Каньона. Случайно. Повторюсь, если случайности вообще существуют. Потом выяснилось, что и он, и мы катим в одну сторону, только разными путями. А потом он понял, что мы остаемся на улице и у нас нет палатки, а спальник один на двоих.
Было так холодно. В Аризоне. И палатка у Стаса была одноместная и маленькая – он ведь на велике катил от самого Нью-Йорка до Калифорнии. Мы спали на боку. Места только так хватало. А еще надо было здорово утеплиться, чтобы совсем не замерзнуть. Я одела на себя все вещи.
Вечером он нас накормил, а потом еще и завтрак приготовил. Это человек-человек, понимаешь. Я ни разу не почувствовала себя лишней или что это неправильно или неуместно.
Я правда не знаю, как называется это чувство. Это глубже, чем доброта.
Аризона. Там ведь одна пустыня. Что представляет из себя американское захолустье? Похоже оно на наше?
Еще как. Америка сильно отличается от России и одновременно так похожа на нее. Говна здесь достаточно.
Американское захолустье – это те же обветшалые дома, необразованные деревенщины, пьяницы, отсутствие нормальных дорог. Только эмоции другие от здешних мест. Я бы сказала, та же российская деревня, только с иной ментальностью.
На Америку, конечно, интересно посмотреть. Тут десять тысяч Америк в одной.
Твой пост про американские парки аттракционов привел меня в замешательство. Зачем ты обидела Чебурашку? Это же святое. Как относишься к России теперь?
Да потому что в моей голове все эти чебурашки и крокодилы гены – это из разряда фильмов Ларса фон Триера.
Когда до глубины души чувствуешь меланхолию и увядающий конец жизни. Нет у нас во всем этом ощущения волшебства. Я вспоминаю, что походы в парк с мамой и папой в детстве не были праздником: ржавые карусели, перекрашенные тысячу раз краской, непонятные костюмы и сахарная вата. И этот скрип будки, когда тебя поднимают на чертовом колесе. Я помню такое.
Тот праздник, который ощущаешь в американском парке аттракционов, не передать словами. Американцы – мастера вызывать эмоции. Кажется, они хорошо понимают, что надо делать. Что не только в каруселях дело. Надо создавать атмосферу. Погрузить в сказку. Чтобы вокруг прям пахло волшебством, чтоб оно было здесь и сейчас.
Нам просто не с чем было сравнить. Поэтому мы радовались нашим постсоветским каруселям.
К России я никак теперь не отношусь. Чем больше стран я проезжала, тем дальше была от нее. И это стало понятно еще в середине пути. В Америке я поняла, что Россия – больше не дом. Сгнили корни. Россия – крутое место для трипа. И я еще проеду ее. Я чувствую интерес к России. Путешественнический.
Если представить, что смотровая площадка Гранд Каньона – это Москва, а ты спустилась вниз, насколько далеко ты теперь от Москвы?
Еще дальше – на другой планете. Теперь, кажется, что Москва – это город, в котором я никогда не была. Вроде и хочется заглянуть, а потом думаешь: «Да ладно, еще один мегаполис, чего я там не видела». И в принципе, нет разницы, приедешь туда еще раз или нет.
Хорошо. Чем тебе так понравился Майами?
Мне не особо нравится Майами. Была причина сюда вернуться – работа и оформление документов. Вот и все. Западное побережье намного интересней. И, вообще, я хотела бы пожить в штате Вашингтон, где-нибудь под Сиэтлом, недалеко от Канады.
Майами – перевалочный пункт. Он не раздражает. Потому что тепло, океан и пальмы. Атмосфера дружелюбная и расслабленная.
Вглубь, далеко от пляжей начинаются черные гетто. Там все, как в американских фильмах. Такого идеального сходства кино и обычной жизни – я нигде не встречала, кроме Америки. Там, в гетто, биг мама покроет тебя трехэтажным матом. Там будут сидеть девки на крылечках, заплетать друг другу косички под разрывающийся бумбокс. Там везде хопчик и чуваки, прихрамывая, со спущенными штанами, идут своей рэперской походкой. Там не по себе иногда. Там все по-черному. Мой Майами – тот, где я иду вечером по улицам, с музыкой в ушах и знаю, что мне здесь тепло и комфортно. Я улыбаюсь, знаю, куда свернуть, где самый дешевый кофе и мой Голливуд, а теперь 192-я улица, по которой час десять до работы пешком.
Получается, в Америке ты нашла свой дом?
Я больше его не ищу. Для меня теперь нет страны, стороны, места. Я сама себе дом. На осознание этого ушло много лет.
Ты, вроде, понимаешь, что дом может быть везде, но не чувствуешь этого. И поэтому все время тяжело. И ты рвешься, ищешь его в каждом месте. А потом, после каких-то событий, наступает полное, тотальное понимание дома. Смысла дома. Ощущения дома. Так вот, с этим пониманием я его и нашла.
Теперь везде, где я – мой дом. Может быть, их теперь тысячи.
Чтобы накопить денег на билет в Америку, ты работала уборщицей. О работе в Казахстане говорилось в негативном ключе, но та же работа в Америке дается тебе легче. Мне интересно, в чем разница?
В ментальности. В нашем постсоветском пространстве, человек, работающий на такой должности, считает себя каким-то дефективным, слово боится сказать, он как будто вне общества и ходит с опущенной головой. И зарплата заставляет человека не жить, а выживать.
А в Америке – нет. Здесь вообще прожиточный минимум такой, что ты можешь жить себе и не париться. И нет тут большого предвзятого отношения к рабочему классу. Они такую иногда зарплату получают – зашатаешься. Потому что все эти сантехники, электрики, уборщики важны. Без них никак. Тут это понимают. Да и люди знают свои права и уважают себя. Хорошо работаешь – хорошо получаешь. Голова на плечах есть – пойдешь еще дальше.
И все-таки: Америка к тебе жестока или нет?
Нет. Все зависит от отношения к жизни. Любая, даже самая благополучная страна, станет испытанием, если в голове что-то не так.
Для меня все, что сейчас происходит – это просто жизнь. Сегодня – легко, а завтра нужно чуть-чуть поднапрячься. Я спокойна. Осознаю то, что сейчас со мной происходит.
Где ты пропадала с 30 апреля по 9 сентября этого года? Почему не вела блог?
Хочется сказать – отдыхала. От собственной жизни. Это был пик сложностей в моей голове. Я тогда совсем замолчала. Да. Честно. Спроси у Заселяна, сколько слов в день я говорила. Пять, может (улыбается). Плюс, надо было решать, как жить дальше. Я имею в виду Америку, Россию и остальной мир. Надо было выбирать что-то.
И вообще, подумать о том, как теперь жить. Потому что мысли, которые со мной были – с ними больше невозможно было мириться. Мозгу надо было переварить информацию, которую я получила на этом пути. Он до сих пор ее переваривает и это займет еще несколько лет.
Мне нужна была тишина. И это время, в моей тишине, одно из самых волшебных в жизни.
Ты пишешь без заглавных букв. Ставишь много точек. При этом остается ощущение недосказанности. Ты к нему стремишься?
Терпеть не могу заглавные буквы. Кто вообще их придумал, если есть точки? Они выбиваются из этого строя красивых букв. Я просто пишу. Пишу подряд. Все, что приходит в голову. Как чувствую и как мне удобно. Никогда не торможу, о чем писать и как. Потом уже проставляю знаки препинания и ошибки исправляю.
Признаюсь, до интервью я тебя побаивался и не читал записи. Оказалось, это не больно (улыбается). Но я так и не понял, чего в тебе больше: уличности или чего-то домашнего.
Мне нравятся обе эти вещи. Только баланс нужен. Сейчас его больше. Раньше я все время уходила в крайности, металась от одного к другому. Как только приняла обе эти вещи в себе – все встало на свои места.
Твоим отношениям с родителями можно позавидовать. А потом бац: «па перестал со мной разговаривать», «я решила усыновить ребенка». Раз уж мы затеяли это интервью, то должны внести ясность.
Ну, па перегнул палку. Он всегда знал, что я никогда не поступала так, как хотел бы каждый родитель от собственной дочери. Их заслуга в том, что они никогда не просили, чтобы я была такой – хорошей для них, а не для себя. Принимали меня со всеми удачами и падениями.
Мне двадцать семь, и они хотят, чтобы у меня был ребенок. Я тоже хочу. Но еще до университета решила, что ребенок будет приемный. Я не против своих. Просто считаю, что должна это сделать. В общем – мелочи. Все проходит.
Иногда сложно принять, что родной человек хочет другого. Вот и у па сейчас такой период, когда надо меня принять и с этой стороны тоже. Он справится. Мы справимся.
Ты увидела своих китов. Каких именно? Это не прямой вопрос. А может и самый прямой.
У фразы «увидеть своих китов» было и другой значение. Я ехала на Аляску не только, чтобы увидеть китов. Мне надо было поставить точку для себя, и кое-что сделать, кое-что очень важное. Я это сделала. Потом была пустота. Потом легкость. Сейчас я другая. От меня прежней остались только черты. Но и китов, о которых мечтала, я тоже увидела. Настоящих, больших, от которых сердце замирает. Это был еще один волшебный момент жизни.
Катер поднимался на волнах так, что невозможно было держаться на ногах. Ты – посреди океана. Киты – безграничное вселенское спокойствие. Наступила тишина. На грани с безмятежной тоской. И грусть. Дыхание замирало. Я всегда думала, что киты и дельфины знают больше, чем мы. Кажется, я в этом убедилась.
Спасибо, Ханна. Заглянул в блокнот с заметками. К одной твоей фразе, я не придумал вопрос: «больше кислорода». Не знаю, кислорода в твоей жизни стало больше?
Временами все еще не хватает. Но только потому, что я человек такой, эмоциональный. У меня все время замирает дыхание. В самых разных ситуациях, и случаях, и просто в жизни. Но теперь мне спокойней. Путешествие здорово изменило меня. Я стала дышать уверенней. Как будто научилась дышать.
Теперь, даже если дыхание замирает, я знаю, что со следующим глотком воздуха все еще буду жить.
Автор интервью:
Фото:
Комментарии