Марк Подрабинек – фотограф и ведущий программы «За кадром». В рамках одной беседы не охватить всех его приключений, от кубинских ритуалов вуду до магических татуировок Сак Ят.
Для меня оказалось важнее то, что в его фотографии, как в книги, можно всматриваться часами. Кроме того, Марк человек необыкновенной энергии и хорошего чувства юмора.
Арриво: Марк, кажется, в своих репортажах ты увлечен не столько фотографией, сколько поиском загадочного – шаманы, духи, колдовство. Ты сознательно выбираешь такие сюжеты?
М: Конечно, сознательно. Загадочность – самоценна. То, что выходит за границы нашего понимания – не может не интересовать.
Если только вы не живете в раковине, из которой не хотите вылезать. И подобные сюжеты важны вдвойне: во-первых, мне интересно это снимать, во-вторых, зрителю – это смотреть.
Фотография всего лишь инструмент, позволяющий рассказать историю. Но, справедливости ради, любимый инструмент.
Тебе близок магический реализм, который свойственен жителям Центральной, Южной Америки? Ощущение жизни, например, изображенное Маркесом?
Маркеса люблю, но прежде всего, за язык, за умение опять-таки рассказывать. Прочих мэтров латиноамериканского магического реализма, кстати, не слишком. Тут какое дело, если мы говорим о литературе, то жанр вторичен. Главное, чтобы человек, простите – книга была хорошей. Я люблю Булгакова не за то, что он писал в этом жанре, а потому что его книги – шедевры.
Если же мы все-таки об ощущении жизни, то я не устаю повторять – поскольку знаем мы очень мало, разумнее допускать, что возможно все. Нет никаких оснований не верить в чудеса. Предприимчивые люди основывают на этом принципе религии. А дальше все зависит от баланса увлеченности и здравомыслия. Мне нравится думать, что я верю в чудеса, но при этом очень скептически к ним отношусь.
Сидим в центре Мадрида, а ровно над нами – радуга. Я уже начинаю привыкать к тому, что она сопровождает нас в командировках, чаще всего возникая в самом начале пути. Мой знакомый шаман Лазо Монгуш говорит, это очень хороший, «шаманский» знак.
Что касается той части вопроса, что про Центральную и Южную Америки, то все это безумно интересно, но родства душ я не ощущаю. Индейская культура, из которой растут ноги латиноамериканского магического реализма по мне, так жестковата. Я люблю, когда поменьше крови.
Беара Гриллса, которого я очень люблю, часто обвиняют в постановочности. Приходилось ли твоей съемочной группе как-то приукрашивать материал?
Наверное, если бы телевизионщики давали клятву, наподобие клятв медиков или присяг военных, мол, я, товарищ Беар Гриллс, клянусь никогда ничего не придумывать, не приукрашивать, не режиссировать, говорить правду, ничего кроме правды и так далее – в этом случае у зрителей были бы основания обвинять Беара Гриллса в постановочности.
Но подумайте, если бы не было постановки, кто бы его смотрел вообще? Представьте, что я показываю вам программу «»: прилетел, заселился в гостиницу, принял душ, пообедал, пообщался с гидом, встретился с экспатом-приятелем, выпил, поужинал, утром сел в машину, приехал на локацию, достал камеру и нажал на кнопку. Очень интересно?
Там, в узком проходе и сидят на стенах и потолке эти милые вампирчики. Количеством штук 30-40. Скорее всего, среди них были беременные. Гормональный фон, вот это вот все. Иначе исступленную ярость, с которой они на меня набросились, я объяснить не могу. Шипят, хрюкают и летят прямо в голову. У меня – в одной руке камера, в другой – здоровенный фонарь. И меня натурально глючит, что мой фонарь – это вроде как световой меч, который может остановить мышей. Я начинаю им размахивать и вампиры действительно останавливаются в луче света, на подлете к моему лицу.
И многоуважаемый товарищ Гриллс, и ваш покорный слуга – мы работаем в развлекательном жанре. Если эти программы не «ставить», они будут чудовищно скучными и сырыми. Я никогда не вру в «фактуре», но в том, что касается сюжета, драматургии, поворотов и так далее – фантазирую, как могу. Если до моей цели есть маршрут посложнее, выберу его. Вам же будет интереснее.
Постановочность омерзительна в новостной журналистике. Это вообще парадокс. Ужас. Но никто особенно не выступает, все смотрят.
Михаил Кожухов рассказывал, что на съемки сюжетов выделяется очень мало времени. То, что мы видим на экране – это не кадры большого путешествия. У тебя есть два часа, есть площадь в Перу и нужно сделать сюжет об индейцах. Как в таких условиях журналисту искать самое яркое?
Сам не знаю. Наверное, чутье с годами приходит. Плюс навыки работы на скорость. Я когда-то в новостях работал, потом спецкором, наверное, все это помогает. Михаил Юрьевич – вообще, глыба, матерый человечище, ему два часа на сюжет – за глаза (улыбается).
А вообще, конечно же, есть проблема нехватки времени, растущая из экономии денег. Я смотрю, как работают наши, так сказать, зарубежные коллеги. Когда 40 человек, полгода, за 150 тысяч евро снимает одну документалку… И тут мы такие, за 10 дней две программы (улыбается). Разница есть, она видна, ничего не поделаешь. Это реалии современной российской тележурналистики.
Жара в Санта-Марте адская, даром, что название в честь святой. Горожане высыпали к воде, но облегчения это почти не приносит, она не прохладнее воздуха. Места в теньке, говорят, скоро будут продавать. Сиеста растянулась на третью уже неделю, работать в пекле дураков нет. Какая температура никто даже и не знает, термометры все полопались от жары.
Бывали ли провальные репортажи? Когда не удавалось снять, что планировалось или по случайности упускались редкие кадры?
Совершенно дурацкая программа из Польши. Я туда поехал снимать их вариацию ночи Ивана Купалы. Обещали венки со свечками, плывущими по ночной Висле, хороводы, костры, красота… В результате – какой-то идиотский концерт польской попсы, а потом в полутьме кто-то что-то бросил в реку. И все, весь праздник.
Я был настолько обескуражен, что практически матерился в кадре. Наверное самые искренние и глубокие эмоции за всю историю программы. Обычно, если назревает какой-то ахтунг, стараюсь оперативно его решить. Поменять цель, концепцию программы. Иногда приходится буквально на коленке переписывать сценарий и подстраиваться под действительность. А тут решил оставить все как есть. Подумал, гори оно все огнем. А оно даже не загорелось, уплыло вниз по Висле в полнейшей темноте.
Может ли неуклюжий парень с мыльницей, вроде меня, действительно научиться фотографировать?
Ну, поскольку я недавно нашел в себе наглость и взялся учить фотографии, то могу с ответственностью заявить: неуклюжего парня с мыльницей можно натаскать по всему, что знает и умеет профессиональный фотограф. Было бы желание. Это всего лишь техника.
Я не буду говорить, что это просто, но не нужно быть Эйнштейном или другим супергероем, чтобы запомнить базовые основы и наработать профессиональные навыки. Можно научиться этому в «», это моя фотошкола так называется, или в любом другом месте. Хотя лучше в «Отделе кадров», конечно.
А вот станете ли вы когда-нибудь гениальным фотографом – это совсем другой вопрос. Скорее всего, если такой вопрос возник, то вряд ли.
Добыча фотографии – это почти всегда приключение. Создавая изображение, которое вы придумали, или снимая что-то, свидетелем чего вам повезло стать, вы нарушаете естественный ход событий. В принципе, одного щелчка затвора камеры, одного поворота головы в нужный момент, одного кадра – бывает достаточно, чтобы войти в историю.
Режим «авто» в фотоаппарате – это зло?
Я думаю, фотография никому ничего не должна. Вообще. При таком раскладе категорий добра и зла быть не может. Если вам удобно в автомате и вы в этом режиме снимаете круто – супер, дай вам бог здоровья и жениха богатого. Мне удобнее в мануальном режиме. Я там все контролирую, там свободы больше.
На большинстве фотографий, что я видел, камбоджийские дети смотрят в объектив грустными глазами. Они постоянно носят в себе эту пронзительную печаль или просто фотографы игнорируют улыбки?
Никогда не подумал бы. Наверное, ты имеешь в виду детей с озера Тонлесап? Это, кстати, этнически – вьетнамцы, а не кхмеры. Они – да, чаще всего напускают на себя печальный вид. Дело в том, что место туристическое и фотографирование этих детей – отдельная индустрия.
Они, скорее всего, считают, что за жалостливый вид получат вознаграждение побольше. Привыкли к этому и на автомате делают тоскливый взгляд. А вообще, камбоджийцы очень доброжелательные и улыбчивые. Я даже много раз специально просил детей не ржать, пока я их снимаю. Бесполезно, все равно ржут.
Знаете, как определить «настоящесть» джунглей? Если вы завтракаете, а на запах еды к вам сползается всякая живность, свешивается с соседнего дерева и смотрит задумчиво – вы в правильном месте.
Насколько посещенные страны проникают в твою жизнь? Это ведь не только гигабайты на жестком диске?
Проникают не страны сами по себе, а истории, люди, настроения, воспоминания. Сейчас, когда Непал трясет, я переживаю. Наверное, острее, чем если бы в нем не был и его не любил. А вообще, нас, в некотором смысле, меняет все, что с нами происходит. Возвращаешься всегда немножко другим. В этом контексте – конечно, проникает. Иногда глубоко, иногда не очень.
Есть мнение, что по-настоящему оценить бедность и насыщенность экзотических стран, можно только отказавшись от денег и уехав жить в джунгли. Ты согласен с этим?
Видимо, имеется в виду, что оценить что-либо можно только погрузившись с головой. Я бы не вешал ярлыков. Кому-то восприимчивости хватит настолько, что он за неделю приникнет в самую суть места. А кто-то полжизни в джунглях проведет, а все равно ничего не поймет. Ты спрашивал про зло? Вот ярлыки и обобщения – это зло.
Какое место, из виденных тобой на планете, ты назвал бы самым богатым на цвета? Кения? Камбоджа? Гватемала?
Пожалуй, Кения. Может быть потому, что воспоминания еще очень свежи и фотографии не все обработаны. Но экваториальная Африка для меня – это открытие. Абсолютное сумасшествие, и как раз в том, что касается цветов. Мы там отдельно этот момент подмечали. В других странах, кстати, не подмечали, так что – да, Кения.
Чтобы пройти немного по саване и забраться на горку – посмотреть окрестности, вас должен сопровождать рейнджер с автоматом. За каждым кустом может сидеть в засаде какой-нибудь лев или леопард. Рейнджер очень убедительно проверяет патроны в рожке, снимает с предохранителя, грозно смотрит по сторонам и только потом можно идти.
Что придает тебе отваги и решимости?
Когда как. Чаще всего, я просто борюсь со страхом, для меня это довольно мощный стимул. Иногда побеждает любопытство. Иногда думаешь, чувак, соберись, на тебя же дочка будет смотреть.
Как ты думаешь, откуда в людях такое сильное желание врасти корнями в землю, купить дом, обзавестись соседями? Не лучше ли все время двигаться, жить в разных городах, снимать комнатушки в хостелах – но видеть мир?
Я не готов отвечать за всех людей. Опять эти обобщения (улыбается). Наверное, большинству хочется стабильности. Прошу прощения за штамп, уверенности в завтрашнем дне. Особенно, семейным людям. И это понятно и резонно. Кому-то не интересен окружающий мир, таких тоже полно. Кто-то боится. Кто-то просто домосед. Ну любит человек сидеть на грядке, ну что ты с ним сделаешь.
Ты на некоторых фотографиях напоминаешь мне Джима Керри. Это такой комплимент. Ироничный взгляд на вещи – это необходимое качество журналиста и путешественника?
Спасибо за комплимент. Неожиданно. Нет, не необходимое. Журналисту необходима честность, путешественнику – любознательность. А ироничность – так, вишенка на торте. Вкуснее будет все это проглотить.
Автор интервью: Тимур Татаринцев
Фото:
Комментарии